ВЛАДИМИР БОНДАРЕНКО — ЛЕГЕНДА О РОЗОВОЙ ЧАЙКЕ

(Продолжение. Начало в номерах за 17, 24 февраля, 3, 10 и 17 марта).

В горы Риего идти не хочется — лучше бы к морю, но Альва сбежала уже в овраг, и Риего, вздыхая, спускается следом за нею.

По дну оврага течет ручей. В нем копошится солнце, его много, и оттого вода в ручье кажется солнечной. Риего приседает, зачерпывает ладонями, пьет. По его подбородку течет струйка, она лучится солнцем.

— Ты не хочешь попить, Альва? Вода сегодня мягкая и легкая какая-то. Это, наверное, перед дождем.

Альва не откликается, уходит, не оглядываясь, вверх по оврагу. Риего вытирается подолом рубахи, догоняет ее. Они идут рядом. Слева и справа от них идет овраг, он уходит назад, куда-то в прошлое, и туда же, куда-то в прошлое, уходит синее небо.

Альва немного успокоилась, пошла тише. Тише пошел и Риего и даже взял Альву под локоть.

— Устала ты, Альва?

И Альва улыбается, кивает ему:

— Немного. Совсем немного. Чуть-чуть.

Глаза ее искрятся. Они уже не кажутся чужими, как только что были до этого, и Риего качает головой.

— Ты сегодня какая-то не такая, Альва. В тебе сегодня что-то такое…

Альва останавливает его:

— Не надо, Риего. Оно сейчас уйдет. Оно уже уходит, и сейчас я опять буду прежней.

На светлый лоб Риего упала прядка волос. Альва отдула ее в сторону, припала лицом к груди Риего, прошептала:

— Обними меня, Риего. Я хочу слышать руки твои. Они у тебя сильные и… надежные.

Риего обнимает Альву и слышит, как она шепчет, прижимаясь щекой к его сердцу:

— Ты меня, Риего, держи крепче и не отдавай никому.
— Что ты, Альва! Разве я могу кому-нибудь отдать тебя? Скоро мы поженимся и будем жить вместе.
— Вместе, — шепчет Альва и обнимает Риего.

Так они стоят еще немного и потом, теперь уже обнявшись, идут дальше вверх по оврагу.

Вдруг из-за поворота выступили горы — черные, закрывшие собой полнеба, и Альва, увидя их, остановилась, вся напряглась.

— Что с тобой? — затревожился Риего.

Но Альва не слышала его. Она смотрела в темное лицо гор, и чудилось Альве — говорят ей горы:

— Ты идешь, Альва? Это хорошо. Мы так долго жда- ли тебя, и вот ты идешь… Что же ты остановилась? Иди, смелее, не медли.

Альва прижимается к Риего. Она вся дрожит, и в голосе ее дрожь:

— Уйдем отсюда, Риего, уйдем… домой.

Домой? Лицо у Риего вытягивается и делается скучным: дома ждет Риего прорванный ветрами парус, его надо чинить, разве Риего может хотеться идти домой?

— Ты же хотела в горы? Они же совсем рядом. Идем побродим среди них, — говорит Риего.

Но Альва отталкивает его и идет к поселку. Уходя, она слышит, как грохочут у нее за плечами горы:

— Ты уходишь, но ты вернешься, Альва. Мы стоим здесь давно, мы долго ждали тебя, подождем и еще, и ты вернешься, вернешься, вернешься.
— Нет! Нет! Нет! — кричит Альва и, зажимая ладонями уши, бежит по оврагу к поселку.

Риего догнал ее уже почти у источника. Он все ждал: остановится Альва, но она убегала, и тогда он догнал ее, и они пошли рядом, не касаясь друг друга. Альва молчала. Молчал и Риего. Он только сказал ей: «Ты какая-то, Альва, непонятная сегодня», — и потом молчал до самого источника.

У источника Альва приостановилась, сказала, не оглядываясь:

— Дальше я пойду одна. Останься, Риего.

И Риего остался. Он смотрел, как уходит Альва, как она поднимается по тропинке наверх и как темно смотрят ей в спину горы. Когда она уже была наверху, Риего окликнул ее:

— Ты придешь сегодня вечером на гулянье, Альва?

Он не слышал, что ответила Альва. Кажется, она не ответила ничего. Риего постоял одиноко у источника и пошел по оврагу к морю. Дома напрасно ожидал Риего продырявленный ветрами парус.

7

Под окошком у Доре — каштан. Его посадил еще отец Доре, и потому он стар. У него даже есть дупло. Правда, оно небольшое, но весной в него уже заглядывал воробей и прикидывал: нельзя ли его использовать под гнездо.

Альва выросла у каштана, любит его. Иног- да она сидит под ним на скамеечке и смотрит в сторону моря. Это случается в дни, когда в море бывает Риего — это каштан подметил. И еще приметил каштан, что Альва стоит иногда возле него и смот-рит в горы. Это бывает не часто, только тогда, когда в горах подолгу не играет скрипка. В такие дни Альва ходит хмурая и часто останавливается у каштана и смотрит в сторону гор, словно силится разгадать, что там сейчас, в горах. И когда отходит она, возле каштана остаются лежать сорванные и смятые ею его листья. Это каштан приметил и перестал любить горы.

По ночам иногда Альва приходит к каштану с Риего, и каштан слышит, о чем говорят они. Когда они расходятся, в горах начинает плакать скрипка. Она отчего-то всегда плачет в такие ночи, плачет одиноко и долго, и никто не слышит ее, потому что это бывает ночью, когда все уже спят, но каштан стар и, как все старики, редко спит по ночам и слышит — срипка плачет в горах. Правда, тихо, очень тихо, но — плачет.

Каштан любит Альву и любит ее отца Доре. Доре правильный рыбак. Правда, он любит иногда посидеть у дядюшки Миклоса, но кто из рыбаков не любит бывать у дядюшки Миклоса? Все бывают, бывает и Доре, и на второй день у него обычно болит голова и он чешет в затылке: ему жалко оставленных у дядюшки Миклоса денег. Если бы их было много, этих денег!.. Доре вчера возвратился с моря, поэтому у него сегодня такая нехорошая голова и поэтому он так часто чешет в затылке. Каштан наклоняется к окошку, чтобы посмотреть, где он сейчас, Доре.

Доре сидит у стола. Руки его опущены между колен. У порога в торбочке висит творог. Вчера приходили в поселок чавуши, и Вивиана выменяла у них на рыбу молока, заквасила его. Из торбочки стекает в миску сыворотка — кап!.. кап!.. И по каплям зримо чувствуется, как идет время.

Доре о чем-то думает. Каштан пробует пониже наклониться и поглубже протиснуться в окошко, но он стар, гнуться ему уже стало тяжело, а окошко сделано очень низко, и каштан окликает Доре издали:

— О чем задумался, Доре?

Доре поднял голову. У порога на скамеечке сидит Вивиана и чистит рыбу. Она вроде и не спешит, но рыба ловко и быстро поворачивается в ее руках.

— Ты что-нибудь сказала, Вивиана?

На висках у Вивианы — капельки пота. Капельки пота поблескивают и на подбородке и в ложбинке на груди. Вивиана смотрит на Доре:

— Отчего ты решил, что я с тобой разговариваю?
— Показалось, значит, — говорит Доре и опять опус-кает голову, задумывается.

Думает и каштан, он думает о воде: как давно уже нет дождя и как хочется пить. По правде сказать, ему всю жизнь хочется пить, но дожди бывают так редко, а солнце всегда палит так горячо и так жарко. Странно, почему так мало воды здесь, наверху, в поселке, и почему ее так много в море? Оно такое большое, море, не видно даже, где кончается оно, и до самого горизонта — все вода, вода. Зачем морю столько воды? Доре, наверное, знает, он — рыбак, он часто бывает в море. Его даже не раз настигала там буря.

Каштан опять наклоняется к окошку, царапает ветвью подоконник.

— Зачем морю столько воды, Доре?

Доре отрывается от своих дум, смотрит на Вивиану. Она все так же чистит рыбу и все так же поблескивают у нее на подбородке и в ложбинке на груди капли пота.

— Ты и сейчас ничего не говорила, Вивиана?

У Вивианы — голубые с серым глаза. У глаз — морщинки, они полны смеха: Доре провел вчера вечер у дядюшки Миклоса, и теперь у него болит голова. Доре хочет выпить, Вивиана понимает это и говорит:

— Ну сходи.

И Доре идет, идет к окошку, отводит ветви каштана, смотрит на улицу, думает об Альве. Альва уже выросла, скоро она уйдет от них к Риего. Но только зачем ей уходить от них? Они и дальше могут жить вместе. И Риего вместе с ними. Они будут с Риего ходить в море, а Вивиана и Альва будут ждать их.

— Вивиана, ты хотела бы иметь внука? — Все так же глядя в окошко, окликает Доре жену.

Вивиана перестает чистить рыбу, в задумчивости глядит на пол. Пол чисто выскоблен и на нем видится Вивиане мальчик. Он играет в рыбака и в море… Доре всю жизнь хотел иметь сына, но сыновей у Доре не было, да и дочерей, кроме Альвы, тоже.

Вивиана видит, как пальцы Доре мнут листья каштана, и негромко, почти неслышно говорит:

— У нас, Доре, будет внук, и будет он такой же сильный рыбак, как ты.

Доре поворачивается к Вивиане лицом, оно светится радостью:

— Ты думаешь, Вивиана? Ты думаешь, что у нас будет внук? — Глаза у Доре плывут и голос дрожкий, плывучий. — Он будет, Вивиана, хороший рыбак. У нас все в роду были хорошими рыбаками.

За спиной у Доре покачивается ветка каштана и видно, хорошо видно, как шевелятся, силясь распрямиться, смятые Доре листья: они покачиваются, подрагивают, им больно.

Вивиана поднимает с пола миску с начищенной рыбой, ставит на стол. Доре сжимает пальцы в кулак. Обрубок мизинца на левой руке синеет от напряжения: ему нелегко сжиматься, но он сжимается.

— Ты, Вивиана не думай, — говорит Доре, — я не хотел обидеть тебя.
— Я знаю, — говорит Вивиана. — Я просто так, — и, вытирая руки, выходит в сени.

Доре ложится грудью на подоконник и опять задумывается. Он думает об Альве. Как быстро выросла она. Вчера еще, кажется, бегала за ним босоногой девчонкой, помогала приносить весла от лодки, и вот уже Риего скоро женится на ней. Они будут жить вместе, и у Альвы будут мальчики. У Альвы обязательно будут мальчики: Альва сильная. Доре будет пестать их на коленях, а когда они подрастут, будет ходить с ними к морю и рассказывать им о море. И Вивиана будет ходить с ними, они будут брать ее с собой — пусть послушает Вивиана, что будет говорить Доре внукам.

А где она, Вивиана? Почему она ушла из избы?

— Вивиана?

В сенях что-то упало, и стало особенно четко слышно, как каплет в мис- ку из подвешенной с творогом торбочки сыворотка — кап, кап.

— Вивиана!

В сенях кто-то тяжело дышит и, кажется, даже хрипит… Доре бросается к двери и на пороге сталкивается с Вивианой, обнимает ее.

— Вивиана!.. Ты хорошая, Вивиана.

Вивиана прижимается к Доре, и на плечах ее начинает вздрагивать кофточка. Кофточка у Вивианы старенькая, заштопанная, другой у нее нет, и Вивиана очень дорожит ею.

Доре мягко прикасается губами к волосам Вивианы и мягко говорит:

— У нас, Вивиана, будут внуки. У нас, Вивиана, будет много внуков. У нас будет пять внуков.
— Пять, Доре, пять, — всхлипывает Вивиана, — пять. И Альва.
— И Риего, — говорит Доре и еще раз прикасается губами к волосам Вивианы. Прикасается нежно, прикасается первый раз в жизни и видит, что волосы у Вивианы уже седеют.

Вспомнилась жизнь, длинная, нескладная. Как много в этой жизни было моря и как мало тепла. Морю было отдано все: молодость, любовь, сила. И вот он уже стар, и, может быть, завтра или послезавтра море возьмет последнее, что еще осталось у него — его жизнь, и Вивиана останется одна, как вдова Мирчи, как другие вдовы поселка, и, как вдова Мирчи, она будет приходить к морю, плакать и ждать его. Она ждала его всю жизнь, будет ждать и после его смерти. Может, все рыбачки только затем и рождаются, чтобы ждать… И Доре бил Вивиану.

Доре обнимает Вивиану. Вивиана еще теплая, но уже жесткая, не молодая уже Вивиана.

— У Альвы, Вивиана, будет больше счастья: Риего не будет обижать Альву.

Вивиана смотрит на Доре. По щекам ее текут слезы, текут к губам, губы движутся, дают жизнь словам:

— У Альвы, Доре, будет сын, зачем Риего будет обижать Альву.

Губы Вивианы близко, совсем близко, и рядом глаза… Доре поправляет усы и достает трубку.

— Я пойду покурю, Вивиана. Скоро придет Альва, готовь ужин, — и вышел на улицу посидеть у каштана.

Доре сидел, набивал трубку, когда увидел Альву. Альва шла быстро, смотрела под ноги. Доре окликнул ее:

— Ты, Альва?
— Я, папа, — отозвалась Альва.

(Продолжение следует).