СКАЗ О ВОЛКЕ

(Продолжение. Начало в номерах за 12, 19, 26 января, 2 и 9 февраля).

Волчата, предупрежденные Волчицей, сидели тихо, люди не могли услышать их, но они увидели логово и остановились. Один из них сказал:

— Волки.
— Брось, откуда им тут быть. Они где погуще, потемнее, — сказал второй.

А третий поднял с земли сук и сказал:

— А мы проверим сейчас, — и сунул его в нору.

Волчата завозились, заскулили. И тогда один из троих забрался в логово и подал их один за другим всех шестерых.

Трое унесли волчат к себе в вагончик.

Вечером уехали с ними в село.

Серый с Волчицей, перебегая от куста к кусту, проводили их до самой опушки.

Спрятались в траве.

А по лесу покатилось от дерева к дереву, от полянки к полянке: люди разорили гнездо волков, отняли у Серого и Волчицы их детей.

Взвизгнул ветер.

Зашумели травы.

На речке над желтыми чашами кувшинок взрыдали чибисы.

Ночью Серый и Волчица пришли в село. В селе было тихо, и только в ветловнике у речке кричал дергач.

Серый с Волчицей были в эту ночь беспощадны.

В трех загонах они положили овец.

Прирезали у деда Трошки теленка.

Они оставили село уже перед рассветом. По белым туманам пробрались в лес, и деревья обступили их со всех сторон, сочувствуя их беде. В логово они не пошли: в нем жил острый, противный запах человека.

Спрятались в орешнике.

На рассвете слышали, как далеко в селе заголосили бабы.

Серый глянул на Волчицу. Она подползла к нему, лизнула в губы, прижалась к нему вздрагивающим телом, и они лежали так весь день.

Ночью они снова ушли в село.

А на заре у двух загонов голосили бабы, ругались мужики, а Серый с Волчицей сидели на макушке Лысой горы и выли, жалуясь земле и небу на свое сиротство.

Они потрошили сараи не одну ночь.

Они мстили людям за свою разоренность.

Рожденная людьми в их сердцах боль требовала еще и еще крови. И едва опускалась на землю ночь, они выходили из лесу и шли в село.

Однажды в проулке они наскочили на засаду. По ним ударили из ружей, а когда они с визгом бросились наутек, пустили по их следу собак.

Собак они положили в овраге у Лысой горы, но Серый с неделю после этого пролежал в чащобнике, зализывая оставленную картечиной рану.

С той поры они стали оглядистее.

Заходить в село страшились.

Но у села разбойничали все лето.

Осенью, когда вожак подал голос, они присоединились к стае, стали охотиться с ней сообща, как и прошлой зимой. И как прошлой зимой люди выходили на них с ружьями, устраивали облавы. И после каждого выхода их в лес, кого‑то недосчитывался вожак в своей стае.

Серый умел укрыться от облавы сам и уберечь Волчицу.

За четыре зимы он вырос в большого, красивого волка. Крупнее в стае был только вожак. На охоту и с охоты Серый шел теперь следом за ним, а уж потом шла волчица вожака, за нею Волчица Серого и остальные.

Как‑то волки вышли среди ночи на лося. Они выпугнули его из колка и, охватив подковой, погнали по степи.

Во главе левого крыла подковы шел вожак.

Во главе правого — Серый.

Снег был рыхлый, лось бежал по нему с трудом. Серый с вожаком уже настигали его, готовые впиться с двух сторон в горло, но лось вдруг резко остановился, и стая, хрипя, пронеслась мимо.

Зачертила.

Стала разворачиваться.

И за эти мгновения замешательства лось успел ударом переднего копыта раскроить одному из волков череп, другому перебить позвоночник. Волки, корчась, издыхали на снегу, а лось выбрался на дорогу и, забросив на спину рога, мчался к деревне.

Дорога огибала овраг.

Делала петлю.

Серый с вожаком разделились: вожак с частью стаи продолжал преследовать лося по дороге, а Серый со своей частью пошел на перехват. Он пересек овраг напрямую и оказался у лося впереди.

Лось рванулся влево.

Провалился по брюхо в топкий снег.

Забарахтался в нем.

Он рвался к селу, к людям: они помогут, защитят. Но волки настигли его, и один из них в длинном прыжке впился ему в жилу задней ноги.

Лось на мгновение сбился с шага, и вожак тут же вгрызся ему в горло с левой стороны, а с правой, мелькнув будто молния, вгрызся Серый.

Облепленный со всех сторон волками, лось вскинулся на задние ноги и стал огромным, он почти упирался головой в небо, а волки висели на нем, и из его разорванного горла горячо и свободно лилась на грудь мощными толчками кровь. Лось вздрогнул, выплеснул из себя в небо страшный, хватающий за душу крик смерти, и рухнул в снег. Волки потрошили его, уже мертвого, а эхо все еще несло его стон по оврагу к лесу, все искало и не могло найти место, где похоронить его.

Волки пировали у поверженного лося до зари.

Первым от высокой груды костей отошел вожак.

Крупный.

Седой.

Он отстраненно и чужевато сидел на притоптанном, кровавом снегу, облизывался, приводил себя в порядок, спокойный, уверенный в своей силе и власти.

Приводил себя в порядок и Серый.

Он тоже сидел отстраненно и облизывался. К нему подошла его Волчица, стала помогать ему, гордая, что он так мужественно преследовал лося и почти одновременно с вожаком повис у него на горле. Этим он доказал, что уже может быть вожаком.

Стая окончила пир и готова была возвратиться в лес.

Ждала вожака.

И тут Волчица толкнула Серого носом в бок. Серый, думая, что он опоздал и Волчица напоминает ему об этом, шагнул к стае и к удивлению своему оказался у нее впереди.

Дерзость молодого волка возмутила вожака.

Он поднялся со своего места.

Шерсть на его загривке встала дыбом, уши были прижаты, хвост опущен, верхняя губа привздернулась, обнажив грозящие смертью зубы.

Серый не претендовал на место впереди стаи.

Он просто ошибся.

И потому, когда вожак приблизился к нему, отвернул голову в сторону и тем выразил вожаку покорность.

Отворачивающего голову не кусают.

Таков закон.

Его знают все.

Знал его и вожак и не нарушал его. Не собирался он нарушить его и теперь, он только потянулся носом к хвосту Серого, чтобы обнюхать его, как этого требует обычай.

Волчица подкралась к Серому и ухватила его за зад.

Серый решил, что это сделал вожак, а это уже нарушение закона — кусать отвернувшегося и, возмутясь, Серый хапнул вожака за спину, отскочил в сторону. Глаза его горели обидой и гневом.

Отскочил в сторону и вожак, решив, что Серый отказывается повиноваться ему.

Он весь напружился.

Щелкнул зубами.

Шагнул к Серому, и по холодному, ножевому взгляду его стало ясно, что сегодня из них двоих кто‑то должен умереть.

Вожак был осторожен.

Он водил стаю не первый год и стая чтила его, чтила его силу, хитрость и опыт, но он знал: оступись он сейчас, упади, и стая тут же прикончит его, разорвет в клочья. Таков закон — поверженный должен умереть. И вожак был осторожен.
Осторожен был и Серый.

Он знал: стоит ему оступиться, упасть хоть на мгновение, и все будет кончено — то, что не успеет сделать вожак, довершит стая, она разнесет Серого в клочья.

Таков закон — упавшие не встают. Победа приравнивалась к жизни, и Серый был осторожен.

Волки дрались яростно и долго.

Оба были в ранах.

Оба были в крови, но не уступали друг другу.

А стая ждала.

Ждала своего мгновения. Глаза ее были нацелены на дерущихся, с оскаленных зубов стекала тягучая слюна и замерзала на снегу светлыми нитями. Луна заливала степь мертвенной синевой, и мертвенно синим стоял неподалеку лес.

Вожак был опытен. Ему не раз случалось отстаивать свое право водить стаю, и по первым ударам Серого понял, что ему сегодня придется туго: они равны по силе. Но знал вожак и другое: Серый моложе, горячее, нетерпеливее.

И вожак решил выжидать.

Только выдержка могла спасти его.

Серый может поспешить, не рассчитать прыжок, и тогда он собьет его поворотом плеча, как это он делал с другими, прижмет к земле, а остальное в мгновение довершит стая.

И вожак отступал, выжидая оплошности Серого.

Но вскоре он понял, что Серый хоть и теснит его, теснит не слепо, с умом, ощущая свою силу и веря в победу.

И вожак дрогнул.

Пошатнулся.

Это заметила стая и привстала, готовая к броску.

Вожак мог прекратить битву: уйти из стаи и жить в одиночестве, но ему ли, столько лет бывшему впереди, вольному и гордому, ему ли уступить, признать себя побежденным! И боясь устать и не выдержать длительности битвы, он решил пойти на крайность: прыжком, ударом могучего тела опрокинуть Серого на землю и тут же отскочить, отдать его стае.

Только опрокинуть.

Сбить.

Он вложил в этот удар все: силу, опыт, меткость… Но Серый уловил мгновение его прыжка и прянул в сторону.

И вожак промахнулся.

Он рухнул в снег и тут же почувствовал на загривке у себя зубы Серого.

Вожак отчаянно царапал лапами снег.

Силился вырваться из‑под Серого, хотя знал — это все: сейчас он будет отдан стае.

Сейчас.

Прямо сейчас.

И он вытягивал шею, хрипел, судорожно хватался зубами за перемешанный с кровью снег, длил последние секунды жизни.

Стая рванулась, чтобы предать его смерти.

Поверженный не встает — таков закон, и стая рванулась, чтобы исполнить его.

Но случились тут небывалое: Серый вдруг разжал зубы и прикрыл собой тело поверженного вожака.

Он не хотел его смерти.

Он дарил ему жизнь.

Натолкнувшись на острый приказывающий взгляд его, стая попятилась, разомкнула круг.

Вожак поднялся и, не отряхиваясь, с клоками снега на боках и спине, пошел к лесу. Вместе с ним ушла и его волчица.

Над ними холодная в звездах летела ночь. Где‑то в деревне, предвещая рассвет, отчаянно кричал петух.

Тяжело дыша, Серый сел.

Из разорванного уха текла кровь.

Из развороченной щеки тоже.

Были покусаны плечи, лапы, но Серый не чувствовал боли, была усталость. Волчица, распушив на воротнике шерсть, кинулась было к нему с лаской, но он так поглядел на нее, что она попятилась, и когда он встал во главе стаи и повел ее к лесу, поплелась позади всех.

Не одну неделю Серый не разрешал Волчице приближаться к себе, оскаливал зубы и кусал ее.

Но однажды она подошла.

И он не прогнал ее.

И она, виновато повиливая хвостом, села возле него, лизнула в губы, и с той поры они опять везде стали бывать вместе, и когда Серый вел стаю, она бежала следом за ним, а уж потом шли остальные.

Серый был мудрым вожаком, стая при нем не знала голода и могла бы жить не один год, если бы у людей не были длинными руки.

Но руки у людей длинные.

Они достают далеко.

Они умеют издали останавливать в груди волка сердце.

Серый завозился у себя под елью, умащиваясь поудобнее. Ах, как давно это было, когда он был молодым и когда на его призыв откликалась по вечерам и приходила стая. Теперь он стар, и никто не откликается и не приходит на его голос.

Он совсем один.

Один во всем лесу и во всей степи.

Были дети, да где они? Первый выводок разорили трактористы, а остальные… Ах, если бы дети с его кровью приняли и его ум и его сноровку, но они пошли не в него.

Они не умели затаиваться.

Выжидать.

При облаве, едва начинали кричать загонщики, они вылезали из укрытий, метались среди флажков, бежали к зазывно манящим впереди воротам и натыкались на выстрелы: там у ворот, прячась за деревьями, поджидали их люди.

Люди…

Как много они причинили ему боли.

Они отняли у него детей.

Отняли стаю.

Отняли даже Волчицу. Если бы не они, она бы и теперь была с ним, но они убили ее, и он остался один. Живет у себя под елью как выломок, как отголосок прошлого, обессиленный и никому ненужный. Он, переживший всех, весь выболел изнутри, и даже глаза его полны боли.

(Продолжение следует).

Написать комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *