Культура — Чапаевский рабочий

С 1 сентября 2021 года на всей территории России стартовала программа «Пушкинская карта», направленная на то, чтобы молодежь нашей страны от 14 до 22 лет могла посещать различные культурные мероприятия за счет государства. Инициатива была разработана в рамках национального проекта «Культура», ее цель - вернуть интерес современного поколения к искусству и творчеству.

Читать полностью...

Ночь волк провел в степи.

Вечером, когда лес наполнился сумерками, он вылез из‑под ели, встряхнулся, сбрасывая с себя нападавшие с ветвей хлопья снега, и, оставляя за собой непрочные следы, вышел на опушку.
Над заснеженными полями потухал закат.

Далеко мимо колка трактор волок напрямую опутанный тросами омет соломы. В высоком льдистом небе, вздрогнув, обозначилась первая звездочка. В низине спокойные настаивались тени.
Волк поднял ногу и оставил на крайней березе метку, чтобы все знали, что он живет здесь и что этот охотничий участок его. Он каждый вечер перед тем, как уйти в степь, метит березу своим запахом и каждый вечер ревниво обнюхивает ее: не пометил ли ее кто другой, но береза всегда пахнет только его метками.

Волк был стар.

Его сердце гоняло по жилам кровь уже почти два десятка лет.

Он устал жить.

Его не взбадривали ни сон, ни еда. Он тяготился собой и с радостью бы умер, но смерть не приходила за ним.

Волк прожил большую жизнь.

Его тело было все в рубцах и шрамах, но уже давно он не испытывал телесной боли, уже давно не доказывал в драке свое право на кусок степи и кусок леса: драться было не с кем.
Волка звали Серым.

В округе знали его.

Ненавидели.

Прежде чем уйти из леса в промороженный до сини снежный простор, Серый запрокинул голову к затухающему небу и с придыханием, с протяжной тоской и жалобой в голосе послал призыв братьям по крови:

- Иде‑е‑ем!

Постоял.
Подышал холодом.
Подождал.

Но ни в сером сумеречном лесу, ни в осветленной закатом степи никто не откликнулся на его голос, только долго и далеко катилось с угасающим всхлипом эхо:

- Иде‑е‑ем!.. дем!..дем!

Пока не утонуло, наконец, в вате сугробов. И опять стало тихо, зябко, бело.

Волк позвал еще раз.
Подождал.

Сегодня на его зов не пришла даже Волчица, но она может прийти потом: она всегда появляется неслышно и так же исчезает, будто растворяется в воздухе и даже не оставляет после себя ни следов, ни запаха.

Она какая‑то не такая, как все, его Волчица: она вроде и есть, а вроде и нет ее. Не подойдет, как бывало, не ткнется головой в грудь, не куснет его, ласкаясь, не оближет ему губы.

Она не такая, как была, его Волчица.
Он не узнает ее.
Не узнает давно.

Высоко, там, где уже горели звезды, летел самолет, помигивая красными лампочками. Волк проводил его тусклыми без блеска глазами, опустил лобастую голову. Осмотрелся.

От леса через степь уходил овраг. Он был завален глубокими снегами и ждал весны, чтобы проснуться и зашуметь. И скоро зашумит он: весна уже близко, о ней уже тенькают по утрам синицы.

Вдоль оврага Серый угрюмо вышел к Лысой горе и на макушке ее остановился. По склону горы круто спускалась санная дорога и, дугой обогнув подступивший к речке луг, бежала к раскинувшейся на взгорбке деревне.

Волк чутко потоптался на вершине горы.

Сел.

Одиноко и молча смотрел он на желтоватые огоньки в окнах домов, на катающихся на санках ребятишек. От изб сползали к лугу утонувшие в снегу плетни, и чудилось: закинули люди в пойму ветловые бредни, поймали в них по клочку земли и тянут каждый к своему берегу.

Людей Серый не любил.

Они ведут себя так, словно все на земле принадлежит только им. Они не считаются с метками, которые оставляет Серый, и не ставят своих.

Люди опасны.

С ними лучше не встречаться: они убивают даже тогда, когда не хотят есть, и называют это охотой. А если бы волки выходили охотиться на людей, разве люди были бы теперь на земле?

За речкой, за полями вставала ополовиненная луна, от нее растекался по снегам красный свет. Над крышами домов в деревне парко пушился из труб белесый дымок. На скриплой улице одиноко взрыдывала гармонь, кого‑то искала, звала, ждала отклика. Пели девушки. Кричала женщина:

- Надюрка, хватит тебе на салазках‑то ерзать. Иди домой.

Люди жили.

Жили своей обычной, привычной жизнью.

Из ночи в ночь, выходя на макушку Лысой горы, Серый подавал голос, чтобы слышали они там, у себя в теплых домах, что и он жив и что ему тоже хочется тепла и семьи.

Подал он голос и сегодня.

Поднял к звездам голову.

Привздернул верхнюю губу и завыл.

И выл долго, с привсхлипом, и шла слеза в его хриплом голосе, шла над речкой, над лугом, над домами, поднималась к небу, о чем‑то прося, на что‑то жалуясь.

Бухнул выстрел, колыхнул белую тишину, и следом пришел скриплый дребезжащий голос:

- Цыц, шайтан, чтоб тебе собственной слюной подавиться.

Серый знал: это возмущался на крылечке крайнего к лесу дома вечно веселенький и хмельной дед Трошка. Он всегда возмущается, когда слышит вой Серого, и палит из ружья, но это далеко и потому не страшно.

Серый оборвал вой.

Слева от себя он увидел Волчицу.

Она сидела, поджав под себя хвост, и смотрела прямо перед собой за луг, за село, за поля. Отсюда, с вершины, далеко открывалась щемящая бесконечная степь, на которую с неба густо сходила ночь.

Волчица была совсем близко, но Серый не слышал, как подошла она: снег не скрипнул под ее шагами и ноздри не уловили ее запаха.

А когда‑то он чувствовал ее далеко.

Подсесть бы к ней, положить голову на плечо, сидеть и слушать, как дышит она и как бьется в ее груди сердце.

Но Серый знал: стоит ему сделать только шаг, и Волчица сейчас же исчезнет, перестанет быть видимой. Пусть лучше сидит, пусть хоть так они будут вместе.

Волчица наклоняется и жадно хватает губами снег.

Ее томит жажда.

Ее все время томит жажда, потому она и хватает губами снег и ест, ест, ест его и - пропадает. Только что была и уже нет ее. Первое время, когда Волчица пропадала вот так, Серый кидался искать ее, но земля не хранила ни ее следов, ни запаха. Теперь, когда пропадает она, он не ищет ее: Волчица появится, когда захочет сама, ее не найти.

Ночь еще не выстоялась, но легла уже широко. Мороз выбелил деревья по речке и до хрусткости накалил снега. Ощутив зябкость в хребтистой спине, Серый поднялся и, зашумев мерзлой шерстью, трусцой, чтобы согреться, гребнем горы направился в сторону Гореловской рощи.

Бежал он легко, но и в беге его и в отвисшем животе ощущалась старость и бессмысленность жизни: он бежал ни за чем, бежал просто так, по заведенной издавна привычке и по привычке же подновлял своим запахом метки.

Позади остался Косой овраг.

Остался позади и овраг с терновником.

Серый, не сбавляя шаг, сбегал вниз, поднимался наверх и бежал по гребню горы дальше и лишь в распадке у родника под ветлами задержался. И лето и зиму люди берут из родника воду, считая ее целебной, и потому к роднику сквозь снега пробита тропка.

У родника сидела лисица. Увидев волка, она упятилась в кусты и скрылась по ним, бросив на снег цепочку следов. Серый послушал, как уходит она, сошел к воде, стал пить.

Вода была паркой, отдавала тухлятиной, и все‑таки вода лучше, чем снег.

Напившись, Серый оглянулся и увидел позади у себя Волчицу: она ждала, когда отойдет он, нетерпеливо переступала с ноги на ногу, наморщивая гармошкой нос.

Серый отшагнул в сторону. Волчица, приседая, приблизилась к роднику, потянулась к нему губами.

Пила беззвучно.
Жадно.
Долго.

Серый видел, как ходят ее худые бока и бугристо проступают из‑под кожи ребра.

Такой она была в ту последнюю свою весну.

Сколько лет прошло.

А она не меняется, не стареет.

Года идут, а она остается такой же, как в ту весну… Тогда он был молодой и сильный и водил за собой стаю.

Как давно это было.
И даже не верится, что было.

Волчица напилась, подняла голову, посмотрела на Серого. С губ ее упали в родник капли. Серый не слышал, как ударились они о воду, и не видел, чтобы по воде пошли круги, а когда с его губ падают капли, то слышен отклик родника и видно, как по воде, колеблясь, расходятся круги.

Она даже пьет не так, как другие.

Серый вздохнул, позвал Волчицу взглядом, как он это делал когда‑то, и пошел вниз по распадку. Кося левый глаз, он видел: Волчица идет следом - шаг в шаг, неслышна ступая по снегу, но когда он сошел в долину и оглянулся, ее уже не было.

Он знал: Волчица вернулась к роднику, чтобы попить еще. Прошло столько лет, а она все никак не может напиться.

Серый не стал ее дожидаться: Волчица может пробыть у родника долго, она простаивает у воды часами, - пошел к Гореловской роще один, это уже близко.

Печатая по снегу широкие следы, волк обогнул озеро с тремя старыми дуплистыми ветлами, у занесенных снегами камышей подстоял зайца, съел его. Голода он не чувствовал, но знал - есть надо. На снегу, где обрывались следы зайца, жарко горела разбрызганная кровь. Серый глядел на нее спокойно: даже кровь, которая пьянила его всегда, не волновала сегодня.

Волк вышел к роще.
Постоял.
Послушал.
Потянул ноздрями воздух - не таят ли деревья какой беды, пометил крайнюю осинку своим запахом, поплелся наверх.
Деревья стояли молча.
Недвижно.

Свет луны, проструившись сквозь окуржавевшие ветви, ложился полосами на мягко пушащийся снег.

Тишина.
Настороженность.

Даже слышно, как пошурхивает на спине промороженная шерсть.

На выходе из рощи Серый набрел на лосиху. Она стояла под дубом и тяжело дышала. Она только что разрешилась. У ног ее дымился на снегу лосенок. Лосиха облизывала его, вытянув шею.

Захотелось подойти поближе.
Посмотреть.

Но прямо перед собой Серый увидел Волчицу. Она смотрела на него с грозной настороженностью. Взгляд ее желтоватых глаз становился с каждым мгновением свирепее, опаснее. Он знал ее такой, когда у них были дети и когда он пытался войти к ним в логово.

Волчица всегда загораживала ему дорогу к детям.

Встала она у него на пути и теперь.

Серый понял ее и, не потревожив лосенка с матерью, побрел дальше.

Волчица осталась у поляны.

Оглядываясь, Серый видел: она ест снег и пугливо косится по сторонам - не собирается ли кто помешать ей.

Наверху у рощи была когда‑то деревенька с избами и сараями, садами и огородами, но люди уехали, и от их поселения остались лишь куски саманных стен, проемы пустых окон, кусты одичалых палисадников и еще кладбище с пустынно поблескивающими оградками.

Серый постоял среди развалин.
Постоял у могил.

Вокруг лежала степь, она серебрилась и мерцала под луной. Высоко, небесным простором, зябкие, точно осколки льда, шли звезды.

Обширный покой.
Тишь невозмутимая.

Только далеко справа, за белыми полями, в прикорнувшем у оврага поселочке, дрожит голос: чья‑то душа ищет облегчения в песне - то ли зовет кого, то ли прощается с кем, но только дрожит, дрожит.

(Продолжение следует).

Читать полностью...

Рубрика: Культура

ВЛАДИМИР БОНДАРЕНКО — СКАЗ О ВОЛКЕ

КРЕЩЕНСКИЕ ПОСИДЕЛКИ СОСТОЯЛИСЬ

МОЖЕТ ЛИ БЫТЬ ИСКУССТВО ДОСТУПНЫМ?

В ТЕАТР — ПО «ПУШКИНСКОЙ КАРТЕ»

СКАЗ О БОГАТЫРЯХ РУССКИХ

ВЛАДИМИР БОНДАРЕНКО — СКАЗ О ВОЛКЕ

ПОСИДЕЛКИ «У КАМЕЛЬКА»

ПОЛНЫМ ХОДОМ — ПОДГОТОВКА К ПЕРЕМЕНАМ!

ВЛАДИМИР БОНДАРЕНКО — СКАЗ О ВОЛКЕ

«КАБЫ НЕ БЫЛО ЗИМЫ…»