ВЛАДИМИР БОНДАРЕНКО — ЛЕГЕНДА О РОЗОВОЙ ЧАЙКЕ

(Продолжение. Начало в номерах за 17, 24 февраля, 3, 10, 17 и 24 марта).

Она не остановилась, прошла мимо, но Доре почудилось, что она стоит, и он сказал:
— Ты иди, Альва, я посижу, покурю. Я приду потом, — и стал посасывать трубку. Он даже не замечал, что посасывает незажженную трубку.

Вспомнился горбун, черный ночной горбун и луна за горами. Вспомнился лай собачонки, крик рыбаков у дома дядюшки Миклоса, шаткий дощатый мостик, и стало прохладно. Доре, не оборачиваясь, крикнул в окошко:
— Вивиана, вынеси что-нибудь на плечи, озяб я.

Вивиана вышла, но в руках у нее ничего не было.
— Доре?
— Ты, Вивиана?.. Ты ничего не принесла мне?
— Альва плачет, Доре.

Доре вынимает изо рта трубку и прячет в карман. Он встает, лицо его становится темным.
— Что ты сказала, Вивиана?
— Альва плачет, Доре.
— Кто обидел ее?
— Нет, Доре, нет.

Вивиана улыбается, Вивиана вся — радость, она вся так и светится счастьем.
— Это хорошо, Доре, хорошо. Это значит… Я тоже плакала, когда ты сказал мне, что хочешь на мне жениться.

Доре все понял. У Доре легко стало на сердце, и лицо его посветлело.
— Плачет да, Вивиана? Плачет, Альва? — Доре достал из кармана трубку. — Черт, пустая… И коробочку с табаком на столе забыл… Значит, плачет Альва, Вивиана? Плачет Альва?
— Плачет, Доре, плачет.

У Доре в глазах по солнышку и солнышко на лице его.
— Принеси мне, Вивиана, коробочку с табаком, я набью трубку.

Вивиана семенит к двери, но Доре окликает ее:
— Подожди, Вивиана, куда ты все спешишь? Иди сюда.

Доре засовывает руку в карман. В кармане у Доре — деньги. Их немного. Доре хотел вечером сходить к дядюшке Миклосу. Доре любит иногда посидеть у него за столиком и чтобы за ним ухаживали… Доре достает из кармана деньги и отдает Вивиане.
— Спрячь их, Вивиана, побереги. У нас скоро будут большие расходы.

Вивиана поджимает губы. Кажется, она опять собирается захлюпать. Доре кашляет и машет на нее рукой:
— Ты иди, иди, Вивиана, что ты стоишь?
— Тебе, Доре, вынести что-нибудь на плечи?

Доре смеется:
— Мне? На плечи?.. Что ты, Вивиана! Так тепло на улице. Вынеси мне лучше топор, я починю дверь. И вообще кое-что подправить нужно к свадьбе Альвы.

…Доре, посасывая трубку, стоит с топором у сосновой плахи, прикидывает, как лучше обтесать ее. Наконец, он взмахивает топором, и в сторону отскакивает звонкая щепка. Она вся пропитана смолой — очень доброе дерево.

«Со временем и лачугу переберу. Пусть живут Риего и Альва», — думает Доре и взмахивает топором еще раз. В сторону отскакивает еще щепка. Она ложится недалеко от первой. Они обе яркие, духовитые, и их уже не приставить.

8

До вечера Доре чинил дверь, и до вечера Альва не показывалась на улице, плакала у себя на кровати, а вечером все увидели Солнце. Оно висело над морем, висело так низко, что волны почти доплескивали до него. Тяжелое, грузное, Солнце висело у самой воды и не опускалось. Видно было, что оно кого-то ждет, кто-то должен прийти к морю, а не идет пока. Это приметили рыбаки и вышли из домов посмотреть на Солнце.

Доре оставил топор свой, окликнул в распахнутую дверь Альву:
— Пойдем, Альва, Солнце смотреть.

И Альва вышла. Солнце увидело ее и отвернулось: не ее ждало Солнце. Оно по-прежнему висело над морем и не опускалось. Это было непонятно, и это тревожило.

Из пещеры горы Абба вышел горбун и начал быстро спускаться по тропинке к берегу. Солнце увидело его и налилось красным. Зарозовело и море. И все поняли: Солнце и море ждали горбуна.

Горбун сошел к морю и остановился у камня, за спиной у него высоко вздымалась рубаха. Сверху казалось, что она полна ветра… Горбун поднял скрипку, взмахнул смычком. Он взял несколько аккордов и стал ждать, когда Солнце отзовется. Солнце услышало его и замигало, давая понять горбуну, что оно его слушает.

И горбун заиграл. Он играл медленно, он играл удивительно медленно, была слышна каждая фраза, каждый переход его игры. Альва слушала и ничего не понимала: горбун разговаривал с Солнцем, он разговаривал с Солнцем на языке солнца, и Альва не понимала его. Вот он что-то проиграл и стал ждать. Солнце подумало и попросило:
— Повтори.

Горбун проиграл то же еще раз, и Солнце задумалось. От напряжения оно стало розовым, розовым стало и море. Розовое пришло и окрасило в розовое горбуна и его собачонку. Горбун стоял со скрипкой у самой воды, а Солнце висело у горизонта и думало. Наконец, оно покачалось из стороны в сторону, и Альва услышала тихое, едва уловимое:
— Не знаю.

Горбун проиграл еще что-то. Солнце выслушало его и потребовало:
— Назови ее имя.

Подождало, огненно плавясь, потребовало еще раз:
— Назови ее имя, я жду.

Но горбун стоял, опустив скрипку, и покачивал головой:
— Нет.

И тогда розово запенилось и поползло на берег море:
— Назови ее имя, Григо, назови ее имя.

То же, загрохотав, потребовали и горы:
— Назови ее имя, Григо, Солнце ждет. Назови ее имя.

Горбун поднял скрипку, провел по ее струнам смычком, и легло на море во всю ширь его голубыми буквами — АЛЬВА. Это было имя. Оно покачивалось на волнах, большое, зримое, и над ним кружили белые чайки.

Кто-то совсем рядом протянул: «Да-а!» — кажется, рябой Уилко. Альва не разобрала кто, она смотрела на Солнце и видела на нем свое имя. Голубой лентой охватило оно Солнце, крупно светясь — АЛЬВА.

Вдруг Альва почувствовала, что Солнце приблизилось к ней, смотрит в глаза ее, в самую глубину их, вглядываясь в таимую на их дне правду. Оно подошло так близко и смотрит так внимательно, что Альве даже стало страшно, она вся сжалась и готова была закричать, но Солнце отхлынуло от нее, ушло опять за море, и уже оттуда, из-за моря, пришел его голос:
— Нет.

И опустил горбун голову. Принизились волны. Упали на воду чайки, и стало тихо. И так было долго. Но вот горбун очнулся и поднял руку. Он что-то сказал, Альва не разобрала — что. Это были два каких-то незнакомых ей слова. Альва была уверена, что и Солнцу незнакомы они, но Солнце услышало их, подумало, кивнуло:
— Хорошо, пусть будет так.

Сказало и погрузилось в море, и к тому месту, куда опустилось оно, побежали волны.

Горбун еще немного постоял у берега, поддернул левым плечом, повернулся и побрел устало в горы. Следом за ним поплелась и его собачонка. Рыбаки зашевелились, полезли в карманы за куревом. Отец Риего покачал головой и, глядя на тяжело поднимающегося по тропке горбуна, обронил:
— Колдун.

А рябой Уилко ничего не сказал, он толко махнул рукой и отер со щеки непрошенно набежавшую слезу. Доре взял Альву под руку:
— Идем, Альва ужинать.

И ужин был, он был на траве у дома. Альва держала что-то в руке, кажется, ложку. Она что-то хлебала, кажется, уху и, кажется, даже что-то говорила… Потом она куда-то шла, ее куда-то вели, кажется, на гулянье. Альва не знала куда, но знала: там, куда ведут ее, нет солнца, и ей не хотелось идти. Но подруги сказали:
— Идем.

И мать сказала:
— Иди.

А отец, он ничего не сказал, он только посмотрел на Альву, грустно посмотрел, и Альва пошла… Она шла, и рядом с ней шел Риего. И шли подруги. Они что-то говорили Альве; Альва не слышала — что, кажется, они хвалили подаренную Риего косынку, и Риего при этом смотрел вперед.

Потом было гулянье. Альва стояла на поляне, и перед ней все плыло: плыли деревья, рубахи ребят, девичьи сарафаны. Подплыло откуда-то слева лицо Риего: «Спляшем, Альва?» — и когда она отказалась — «В другой раз, устала я что-то», — опять отплыло влево.

А пляска была — жаркая, шумная. Все хлопали в ладоши, и кто-то при этом еще и присвистывал, присвистывал так громко, что хотелось сказать, зажимая уши:
— Ну что ты свистишь? Перестань.

Но всем это нравилось, и Альва молчала и думала о солнышке: оно было необыкновенное сегодня. Горбун о чем-то просил его. Сперва оно сказало — нет, а потом подумало и сказало — хорошо, пусть будет так… О чем горбун мог просить его?

Альва стояла у края поляны, а чудилось ей: идет она по морю, идет она за море, и бежит впереди нее ветерок и указывает ей дорогу.

И чудится Альве: пришла она по морю, пришла она за море, пришла Альва к терему, где живет Солнышко, просит его:
— Просвети меня, Солнышко. Света хочу — большого, большого. Темно вокруг, заблудилась я в темноте. Выведи меня на свет, Солнышко.

И будто говорит Солнышко Альве:
— А ты доверься сердцу своему, оно и выведет тебя из темноты. Свет — в сердце, сердце и слушай, Альва.
— Я попробую, я обязательно попробую, — говорит Альва Солнышку и просит. — Скажи мне, Солнышко, а что сказал тебе горбун сегодня у моря? Я слышала, а не поняла. Что сказал он?
— А ты сама спроси у него об этом! Он скажет тебе, потому что любит тебя.
— Но его нет здесь, он живет в горах, а отец не велел мне ходить в горы.
— Ты ошибаешься, Альва. Он здесь, он пришел. Доверься своему сердцу, и ты увидишь его: без сердца глаза слепы.

И тут Альва увидела горбуна. Он вышел на поляну из-за деревьев, кажется, деревья вытолкнули его на поляну… Он был без скрипки, с ним была лишь его Гролли.

Пляска оборвалась.

Все притихли, ждали, что будет дальше.

Горбун ничего не говорил. Он стоял и смотрел на Альву. Глаза его были вместительны. Они могли вместить море, могли вместить горы, поляну, деревья, но они вмещали только Альву. Они отодвинули все, что было рядом с ней, отодвинули даже Риего, оставили ее одну и вобрали, вместили ее в себя.

Глаза горбуна… Они притягивали, завораживали, околдовывали, от них невозможно было оторваться. И вдруг Альве почудилось, что глаза горбуна… поют. Она прислушалась, вгляделась в них внимательнее. Глаза горбуна действительно пели, а может, это ожило в Альве все, что играл столько лет для нее горбун, ожило и слилось в единую песню: песню о ней, Альве, песню, полную любви и страсти, желания и зова.

И ничто больше не печалило и не пугало Альву: не печалило, что горбун горбат, не пугало, что отец его чавуш, человек иного племени. Альве даже почудилось, что горбун такой же рыбак, как Риего — юный, красивый, распрямленный. Почудилось даже, что они с ним у моря. У берега — лодка, а в лодке он — Григо. Он протягивает к Альве руки и зовет:
— Пойдем, Альва, пойдем в лодку, давай уплывем туда, где чайки.
— Где чайки, — прошептала Альва и сделала шаг навстречу рукам его.

И запела у нее под ногами земля, всколыхнулось и запело море. Альва сделала еще шаг и протянула горбуну руки:
— Григо!

И стало светло, стало ало вокруг, и увидела Альва солнце. Оно горело, горело в глазах горбуна. Весь осветленный им, горбун сказал, шагнув Альве навстречу:
— Уйдем, Альва. Уйдем в горы.

Сзади засмеялись. Альва оглянулась и увидела смеющиеся лица, рты, глаза, Риего. Он не смеялся, но он был удивлен и напуган, и он шептал:
— Что с тобой, Альва?

Альва отвернулась от него и увидела горбуна. Черный, нескладный он стоял посреди поляны и тянул к ней руки с длинными белыми пальцами:
— Уйдем, Альва, уйдем в горы: горы не люди, они не умеют завидовать чужому счастью.

Сзади опять засмеялись. У ног горбуна залаяла собачонка, залаяла обиженно и зло. Альва покачнулась, и все поплыло у нее перед глазами — черное, белое, голубое, звездное.

(Продолжение следует).